Выслушав старуху, Си‑Мынь Цин даже рассмеялся от удовольствия и сказал:
– Хоть имя ваше и не запишут среди знаменитостей, но план и впрямь хорош!
– Не забывайте же вашего обещания насчет десяти лян серебра.
– «Кто хоть корочку мандарина попробует на озере Дунтинху, тот вовеки не забудет этого озера», – отвечал Си‑Мынь Цин. – Когда же вы начнете действовать?
– Думаю, что смогу вам ответить сегодня же вечером, – сказала старуха. – Пока не вернулся У старший, я схожу к нашей красотке и постараюсь уговорить ее. А вы отправляйтесь домой да пошлите человека за тафтой и шелковой ватой.
– Вы уж постарайтесь для меня, дорогая мамаша, – просил Си‑Мынь Цин, – а я свое обещание выполню.
Простившись со старухой, Си‑Мынь Цин пошел в лавку, где продавали шелковые ткани, купил там камки, шелка, тафты да еще десять цзиней шелковой ваты и, вернувшись домой, приказал слуге завернуть все это, вложить в узел еще пять лян серебра и отнести его в чайную старой Ван.
Когда старуха все это получила, она отпустила слугу, а сама вышла черным ходом и направилась к дому У старшего. Жена У радушно ее встретила и пригласила пройти наверх. Обращаясь к ней, старуха сказала:
– Что ж это ты, милая моя, не зайдешь к бедной старухе чайку попить?
– Да что‑то мне нездоровится эти дни, – отвечала та, – вот и не хочется никуда идти.
– Есть у вас, дорогая, календарь? – спросила старуха. – Может быть, одолжите мне его отыскать счастливый день для шитья одежды.
– А что вы собираетесь шить, мамаша? – спросила жена У.
– Да я все теперь прихварываю, – сказала старуха. – Боюсь, как бы чего не приключилось, вот и решила приготовить себе погребальную одежду. Спасибо, один богатый человек, что живет неподалеку отсюда, узнав об этом, прислал мне в подарок материи – камки, шелка, тафты и шелковой ваты. Все это лежит у меня уже больше года, а я никак не соберусь сшить себе платье. Но в этом году я совсем плоха стала и потому решила воспользоваться тем, что нынче год у нас високосный, и сшить все, что нужно. Только портной что‑то все тянет, говорит, работы у него много. Я и сказать не могу, как измучилась с этим делом.
Выслушав ее, жена У рассмеялась и сказала:
– Боюсь, что не угожу вам, матушка, а если не побрезгуете моей работой, я охотно сошью вам одежду.
При этих словах лицо старухи так все и сморщилось в улыбке, и она сказала:
– Если ты, моя милая, сделаешь все это своими драгоценными ручками, то мне и умирать будет легче. Давно уж я слышала, что ты мастерица хоть куда, да все не решалась просить тебя.
– Что ж тут особенного, – заметила жена У старшего, – раз уж я пообещала, значит сделаю, матушка. Надо только выбрать по календарю счастливый день, и тогда можно приниматься за работу.
– Если ты, дорогая, соглашаешься мне это сделать, – оказала старуха Ван, – так ты и есть моя счастливая звезда и нечего выбирать дня. Да к тому же позавчера я уж просила одного человека посмотреть в календарь, и он оказал, что завтра как раз и будет самое подходящее время. Но я подумала, что для шитья одежды незачем выбирать какой‑то особый день, и не обратила на его слова внимания.
– Нет, шитье погребального платья надо обязательно начинать в счастливый день, – сказала жена У старшего. – И если этот день завтра, так незачем и выбирать другой.
– Раз ты согласна сшить для меня эту одежду, – молвила старуха, – так уж осмелюсь попросить тебя завтра же ко мне прийти и начать работу.
– Нет, нельзя, – возразила жена У старшего, – я не могу приходить к вам шить.
– Так ведь я это потому предложила, что хочу взглянуть на твое мастерство, – сказала старуха, – а дом оставить не на кого.
– В таком случае, матушка, – сказала жена У, – завтра я приду к вам с утра.
Старая Ван долго еще ее благодарила и, наконец, ушла, а вечером она рассказала обо всем этом Си‑Мынь Цину, и они уговорились, что в условленный день он придет в чайную. В этот вечер ничего больше не произошло.
На следующее утро старуха Ван пораньше прибрала свое жилище, купила ниток, заварила чай и стала ждать гостью. А в это время У старший, позавтракав, прихватил свое коромысло и отправился торговать лепешками. Жена его опустила на двери занавеску, заперла дом и черным ходом вышла на улицу и направилась к старой Ван. Увидев ее, старуха очень обрадовалась и провела гостью в комнаты. Налив крепкого чаю и насыпав на тарелочку орешков, она принялась угощать жену У старшего, а затем, убрав со стола, вытащила припасенную материю.
Жена У с аршином в руках стала размерять и кроить, а потом принялась за шитье. Старуха следила за ее работой и все приговаривала:
– Вот так мастерица! Мне уж седьмой десяток пошел, а я до сих пор не видывала ничего подобного.
Женщина шила все утро, а в полдень старая Ван приготовила лапши, вина и закусок и пригласила гостью закусить, после чего жена У поработала еще немного, а когда день стал клониться к вечеру, сложила работу и ушла домой. Едва она возвратилась, как пришел и У старший с пустым коромыслом. Жена опустила за ним дверную занавеску и заперла дверь, а он, идя в комнату и увидев раскрасневшееся лицо жены, тут же спросил:
– Ты где это выпивала?
– Да у нашей соседки, матушки Ван, – отвечала жена. – Она попросила меня сшить ей погребальную одежду, а в полдень приготовила кое‑что покушать и угостила меня.
– Ай‑я! – оказал У старший. – Не надо, чтоб она угощала тебя. Ведь может случиться, что и нам о чем‑нибудь придется просить ее. Шить‑то ты ей шей, а кушать приходи домой, чтоб не вводить ее в расход. Если ты завтра опять пойдешь к ней работать, так захвати немного денег и купи вина и закуски угостить ее. Недаром говорит пословица: «Близкий сосед лучше далекого родственника». Смотри не порти с ней отношений. Если она откажется от угощения, возьми работу домой, а когда все сделаешь, то отнесешь.